Что пропало - Страница 19

Неопознанный охранник

Северный пассаж

Когда твой взгляд обегает толпу, он зацепляется за некоторых людей. Может быть, за девушку с лоснящимся лицом и золотыми цыганскими сережками. Или за пожилую даму в темном парике. Это как крутить ручку настройки в приемнике и смотреть, где остановилась стрелка.

Эти лица среди лиц — что они делают в «Зеленых дубах»? Одинокий мужчина покупает рубашки. Печальная пара хочет как-то убить воскресенье. Женщина мечтает, чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание. В людный день четыреста тысяч разных историй поднимаются в воздухе, как воздушные шары, и пристают к потолку.

«Зеленые дубы» — не только кирпич и известь, я всегда это знал. Голоса сливаются и создают в здании его собственный, особый звук. Никто не замечает его, но все слышат; он и приводит их сюда — негромкие атмосферные помехи. Если настроиться на правильную частоту, сквозь него прорвутся отдельные голоса, и ты мог бы услышать любой. Услышал бы, что они надеялись найти в «Зеленых дубах». Услышал бы, чем им могли помочь «Зеленые дубы». Я думаю, «Зеленые дубы» могут помочь каждому. Я думаю, «Зеленые дубы» слышат каждый голос.

17

День в «Твоей музыке» обещал быть мучительным: банковские выходные — чистое наказание. Центр будет набит битком, и посетители продемонстрируют особое праздничное сочетание издерганных нервов и глупости, злясь на себя за то, что не нашлось в праздник места получше. В довершение кошмара ожидался визит Гордона Тернера, регионального управляющего, — эта перспектива всегда приводила Кроуфорда в состояние невменяемости.

Лиза была заместителем директора большого магазина «Твоя музыка», подчинялась непосредственно директору, долговязому изможденному Дейву Кроуфорду, и теоретически командовала пятью дежурными администраторами. Кроуфорд именовал ее «дежурной управляющей», этим своевольным переименованием должности незаметно переменив ее роль в руководстве, — на нее возлагались самые плохие смены. Она распоряжалась в магазине по утрам и поздним вечером, по воскресеньям и в банковские выходные. Это и были, видимо, ее «дежурства».

Лизу Кроуфорд бесконечно забавлял. Она не переставала изумляться тому, что он может неделями находиться в состоянии ярости, тогда как большинство людей выдыхается за несколько минут. Ей безумно нравилось, как его речь делается тем мужественнее и свирепее, чем нежнее обсуждаемый предмет, из-за которого он ярится («Какая п…а поцарапала эту ё….ю вывеску?») Она изумлялась тому, как решительно он рвал с логикой и здравомыслием. Но больше всего ее радовало в нем полное отсутствие самоконтроля — он всегда носил слишком тесные джинсы и во время разговора бесстыдно выщипывал их из заднего прохода, а ходил так, как будто неделями не слезал с седла. Это внушало особенное отвращение магазинным охранникам, чье мужское достоинство и так было уязвлено тем, что они в подчинении у гомосексуалиста, а тут еще все время приходилось наблюдать признаки анального дискомфорта.

Визиты позволяли высшему руководству оправдать свое положение. Они позволяли ему доказать, что оно неизмеримо лучше управляло бы магазином, чем нынешняя администрация. Оно указывало на упущенные возможности сбыта, на вялое продвижение товаров, на слабое знание продукции, на скверное обслуживание, на жвачку на ковре, на чрезмерный пирсинг у персонала. Если кто-то из персонала оплошал, считай, что оплошал и Кроуфорд, а значит, и Тернер тоже, и так связующий цемент тревоги, паники и шантажа густо растекается по всем — от шестнадцатилетней школьницы, подрабатывающей по субботам, до регионального управляющего.

Но, к несчастью для Кроуфорда, работникам «Твоей музыки» было уже все равно. Сигнал тревоги был дан три месяца назад, три месяца путем шантажа их заставляли отрабатывать сверхурочные часы бесплатно, раз за разом им объявляли о визите, и в последнюю минуту он отменялся. Отмены были частью игры: не вредно слегка встряхнуть магазин угрозой визита, а осуществлять ее не обязательно. За три месяца визит отменялся шестнадцать раз; персонал был изнурен ожиданием, психика садилась, Кроуфорд вел себя все маниакальнее.

Лиза ждала в кабинете Кроуфорда, а он суетился у доски объявлений, прикреплял таблицы и графики с восходящими кривыми. Ей не хотелось с ним общаться, она устала, ей было не до забав.

Наконец он закончил развешивать декорации и заговорил:

— Так, полчаса назад я обошел магазин, и это — совершенная сральня, это — катастрофа. Ты видела список шлягеров? У Шакиры три пробела. Я спрашиваю Карен: «Это что еще за ё… твою мать?» — а она: «Ой, Дейв, в понедельник я заказала еще триста штук. У поставщика кончился запас, мы получили последние девяносто пять в регионе». Ты можешь себе представить? Ты можешь себе представить размеры этой глупости? Я ей сказал: «Если у нас всего девяносто пять, за каким дьяволом они вывешены в списке? Чтобы их немедленно раскупили? Убери их, спрячь под прилавок, пока нам не дадут сигнал, что Тернер в пути, тогда ты их выложишь». Она уставилась на меня, как будто я инопланетянин. Ты можешь что-нибудь сделать с ее лицом? Она не может сделать его еще жальче? Мне хочется вены себе вскрыть, когда я с ней разговариваю. Если контрольная закупка попадет на нее, можем в тот же день закрывать лавочку и искать себе другую работу.

Следующая зона бедствия — излишки запасов на складе. Ты их видела? Ты видела, сколько там навалено?

Лиза восприняла эту короткую паузу в монологе как ожидание ответа. Отшучиваться у нее не было сил, и, мучительно перебрав другие варианты ответа, она переспросила: